К 65-летию НМИЦ ССХ им. А.Н. Бакулева Минздрава России
Это сегодня каждый второй фотографически протоколирует свою каждодневную жизнь, выставляя на всеобщее обозрение «неповторимые» кадры: от овсянки, съеденной за завтраком, до постели, в которую отправляется вечером. А немногим более полувека назад люди, как правило, фотографировались при особых обстоятельствах – родился, пошел в школу, женился… Иногда от одного снимка до другого могло пройти несколько лет… Или – целая жизнь…
Безымянные фотографии
Случайных фотографий в семейных альбомах тоже не было: все родные лица да близкие друзья с обязательной надписью на обратной стороне «На долгую и добрую память от…». Поэтому, наверное, два фото в бабушкином альбоме выбивались из общего ряда – своей безымянностью. На одном из них пациентки в больничных халатах, среди которых моя тетя, Анна, окружили сидящего за столом доктора; на другом – пять незнакомых мужчин в белых халатах. Оба так и не расшифрованных снимка перекочевали со временем в мой альбом, напоминая о себе каждый декабрь, когда наступает пора наряжать новогоднюю елку.
С неизменным трепетом достаю с верхней полки шкафа-купе, где хранятся пластиковые контейнеры для елочных украшений, маленькую картонную коробочку с крошечными игрушками для елочки-малютки. Сначала каждую рассматриваю, потом осторожно вешаю на веточки из серебристой фольги. Изначально их было 78, этих миниатюрных шариков, фонариков, стеклянных лимончиков, огурчиков и даже предметов кухонной утвари… Сегодня осталось 34, меньше половины. Да и не удивительно, если проследить пути следования хрупкого товара: Москва – село Красное Донецкой области, что в Украине, город Дружковка Донецкой области – Москва.
Десять лет назад заветная коробочка с дорогим для меня содержимым вернулась туда, откуда была увезена 60 лет назад. Мамина родная сестра, проживающая и сейчас в Дружковке, передала ее мне, зная, как дорого для меня все, что связано с другой моей тетей, Анной, которой изначально принадлежала семейная реликвия. И два упомянутых снимка аналогичным способом, из Дружковки в Москву, где я теперь живу, попали ко мне, потому что имеют прямое отношение к набору елочных игрушек.
До марта нынешнего года мне был известен только один связанный с фотографиями факт: они сделаны в московской больнице. То ли в конце 1959-го, то ли в начале 60-го года мой дед отвез туда на лечение свою среднюю дочь Анну, страдающую серьезным сердечным недугом. Как удалось девушке из украинского села попасть в столичную клинику сердечно-сосудистой хирургии, точно я уже не узнаю. Единственная оставшаяся в живых свидетельница, ее младшая сестра, припоминает, что о московском институте Анна, якобы, услышала по радио и направила туда по почте историю своей болезни. Вскоре ей пришел вызов на госпитализацию.
А еще она рассказала, какой счастливой, посвежевшей вернулась Анна домой, как тепло отзывалась она о докторах и медицинских сестрах, с которыми познакомилась в хирургическом отделении и которые подарили ей елочные игрушки. Хотя мне тогда не исполнилось и пяти лет, хорошо помню, с каким восторгом мы их вместе рассматривали. Не знаю, какое впечатление снеговики, шишечки, колокольчики величиной с ноготок производили на столичных детей начала 60-х годов прошлого века, но мое воображение они поразили навсегда. Признаюсь, что и теперь, спустя столько лет, у меня может дрогнуть рука, когда беру крошечный розовый чайничек с носиком толщиною в волосок и водружаю его на елочку…
Интернет помог узнать, что более полувека в нашей семье хранится Набор «Елка-малютка №2», впервые выпущенный в 1953 году Фабрикой елочных игрушек Треста по производству игрушек Московского городского управления местной промышленности. Выходил он до 1960 года. Самыми интересными «малютками» знатоки считают Мишку в конверте и Конька – единственную среди стеклянных собратьев игрушку из пластика. Любопытно, что именно ее в прошедший новый год я хотела выбросить, полагая, что она попала в набор случайно, со стороны, но в последний момент что-то меня удержало, и я снова положила ее в коробку вместе с другими.
Правда, сегодня меня удивляет не только рукотворная красота миниатюрных изделий. Удивляет сам факт подарка. Не доктору в знак признательности и благодарности, а, наоборот, пациенту от коллектива отделения. Никогда ни о чем подобном ни от кого не слышала. Может, поэтому так хотелось узнать, кто они, эти люди в белых халатах на потускневшей черно-белой фотографии, действительно ли речь идет об известном нынче в мире Национальном медицинским исследовательском центре сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева? Вполне возможно, мы могли и перепутать название больницы…
Кто ищет…
Как начать свой поиск, не имея на руках ничего, кроме двух фотографий без подписи 60-летней давности? Кому позвонить и как начать разговор, чтобы не бросили трубку или не посоветовали обратиться в другую известную в народе клинику – Кащенко?
Каждый раз, когда я об этом думала, мое желание пролить свет на давний семейный сюжет угасало. Да и зачем, оправдывала я свою нерешительность. Тетя давно умерла, прожив 31 год; ее родителей, которым суждено было пережить своего ребенка, тоже давно нет в живых. Остались только ее младшая сестра да я, «ненаглядная» племянница, которую она воспитывала до школьного возраста, отдавая всю свою нерастраченную нежность и заботу прикипевшей к ней сердцем девочке. Что решат для меня добытые сведения? На какой вопрос получу я ответ, если узнаю имена тех, кто, судя по всему, пытался ей помочь?
Понадобилось несколько лет, прежде чем желание поставить точку в незавершенной истории победило сомнения. Как-то вдруг стало понятно, зачем мне это. Просто захотелось дополнить короткую и печальную биографию дорогого для меня человека новой страничкой, более радостной. Ведь она в свое время приложила столько сил, чтобы моя дошкольная жизнь была счастливой, наполненной полезным трудом, развивающими занятиями, чтобы мои родители не пожалели, предпочтя для своей дочки домашнее воспитание на селе детскому садику в ближайшем городе, где они жили и работали. Не забуду еженедельных отчетов перед мамой и папой, когда они субботним вечером, после завершения трудовой недели, приезжали к бабушке на свой единственный выходной. Чего я только им не демонстрировала под придирчивым взглядом своей замечательной воспитательницы, чтобы показать: неделя прошла не зря. Например, в пять лет высшим пилотажем, по мнению тети, было чтение вслух газеты «Правда». При том, что вдвоем с нею мы любили читать детские книжки…
Одним словом, мне есть за что благодарить судьбу, вверившую меня волею обстоятельств на шесть лет в руки любящего, чуткого и очень оптимистичного, несмотря на тяжелую болезнь, человека. Как могу я хотя бы чуть-чуть оплатить то, что она в меня вложила? Только памятью.
И я делаю какие-то шаги. Спасибо в очередной раз Интернету, быстро выяснила, что при Центре Бакулева есть музей сердечно-сосудистой хирургии, единственный в мире, идею создания которого выдвинул в 1997 году академик Лео Антонович Бокерия, директор клиники. Мое глубокое уважение к легендарному хирургу, чьи рекомендации о здоровом образе жизни я регулярно перечитываю и даже периодически им следую, только возросло после полученной информации. Интерес к музею, насчитывающему шесть тысяч единиц хранения, подкрепила обстоятельная и подробная статье на его официальном сайте. Конечно, если бы в такое уникальное заведение меня привело, скажем, журналистское любопытство, то, в первую очередь, я бы заинтересовалась дефибрилляторами, зажимами, катетерами или, к примеру, окклюдерами, на худой конец, — банками для мазей и в последнюю – документами. Но у меня другая ситуация. В перечислениях экспонатов я искала глазами именно это скучное название. И – вот оно! Пункт четвертый во втором разделе: кино-, фото-, видео- и цифровые источники. Значит, побродив вдоль стендов с фотографиями со своими снимками в руках я вполне могу наткнуться на лица тех, чьи имена мне так хочется выяснить? Вот это удача! Да здравствует единственный в мире Музей сердечно-сосудистой хирургии!
Звоню в справочную Центра Бакулева. Дежурная Ирина не может ответить на вопрос по поводу музея, но дает мне номер телефона стационара на Рублевском шоссе. По этому адресу и находится музей. Перезваниваю на Рублевку, как выясняется, в бюро пропусков. И специалист доходчиво мне объясняет, да, мол, есть такой музей, но в связи с пандемией он закрыт, а, кроме того, вообще предназначен только для медицинских работников. Перспектива побродить вдоль стендов не просто тает, она в одно мгновение превращается в непреодолимый барьер на пути к цели. И тогда я сбивчиво начинаю рассказывать, зачем я пытаюсь прорваться в их специализированное хранилище. Отдаю себе отчет в том, как выглядит мой весьма своеобразный монолог! После паузы моя собеседница, а, скорее, слушательница нерешительно сообщает номер телефона музея.
Доктор
Я делаю глубокий вдох и пока не пропал запал снова тыкаю непослушными пальцами в цифры мобильника. Мужской голос. Доброжелательный. Дабы не потерять вдохновенную ноту, сразу сообщаю, что понять меня может только музейный работник. А далее все тот же лепет про тетю, елочку и фотографии…
— Как вас зовут? – раздается на том конце подозрительно мягкий голос ровно в кульминационный момент моего рассказа. Ну, конечно; он же, наверное, из докторов. Сейчас посоветует успокоиться, а, может, тоже даст номер телефона. Психотерапевта, например. Но неожиданно слышу другое:
— В мае нынешнего года Центру Бакулева исполняется 65 лет. Этой дате будет посвящена очередная научная сессия, которую мы проводим. Вам надо зарегистрироваться на сайте для участия в работе секции «История сердечно-сосудистой хирургии» и кратко изложить тезисы своего выступления. Там и расскажете вашу историю.
Теперь уже пауза с моей стороны. Какая сессия?! Какие тезисы? Я даже не уверена, в этой ли больнице лежала моя тетя. Да и фотографии нечеткие, поди, разберись, кто там на них… И вообще, я хотела только про тетю узнать…
В какой-то форме я эти сомнения озвучиваю. И получаю предложение для начала отправить фотографии на идентификацию по электронной почте Сергею Павловичу, как представился человек из музея.
На том мы прощаемся. Вбиваю в мобильник номер полученного телефона. И тут мое нетерпение переходит всякие разумные границы. Когда еще я доберусь до домашнего компьютера, чтобы все выяснить, если я сейчас в автомобиле на другом конце города! Но при этом оба снимка при мне, в блокноте, который я вместе с ручкой положила утром в дамскую сумочку. На случай, если договорюсь посетить музей. С таким вот настроением проснулась 3 марта 2021 года: сегодня или никогда.
Достаю фотографии, раскладываю на обложке блокнота и снимаю их на камеру телефона, тут же отправляю по WhatsApp Сергею Павловичу. Затем откидываюсь на спинку автомобильного кресла и сижу неподвижно в каком-то забытьи. Чтобы уберечь себя от предстоящего разочарования, утешаюсь мыслью, что сделала все возможное для превращения двух безымянных снимков в документ семейного архива. Всплывают слова Лео Антоновича Бокерия, приведенные в прочитанной мною статье на сайте музея. Они о том, что сохранение предметов и документов прошлого так же свято, как и сохранение памяти о наших предках. Что ж, видит Бог, я пыталась.
Прихожу в себя от звука телефона, сигнализирующего о пришедшем сообщении. Подружка шлет пожелания доброго утра… Смешное видео от приятельницы… Бывший коллега просит написать воспоминания о нем для его мемуаров… Обычный день. Жизнь продолжается. Даже если получу ответ из музея, он будет нескоро. Ведь надо покопаться в архивах, а на это может уйти масса времени. Все. Посмотрю последнее сообщение и поеду дальше по делам. Пора, наконец, сдать документы на получение загранпаспорта, старый закончился еще в конце прошлого года…
Сообщение от Сергея Павловича. Короткое, без лишних слов: «Это – наш институт и наши врачи!» В который раз за длинное утро пытаюсь справиться с эмоциями. Мысленно благодарю неизвестную Ирину, первую, с кем я связалась. Самой бы мне не пришло в голову звонить в стационар на Рублевке. Она могла прямо на подступах охладить мой пыл, но среагировала по-человечески.
В бюро пропусков клиники, где мне был выдан почти пропуск в музей в виде телефонного номера, перезваниваю, чтобы сказать спасибо. Слышу уже знакомый голос специалиста. Теперь я знаю, что это была Ирина Александровна Васильева, которая прониклась моим сбивчивым повествованием и не прервала цепочку переговоров.
Конечно, особая благодарность Сергею Павловичу, который что-то уловил в моем сумбурном рассказе и не остался безучастным. Доктор, одним словом. Причем во всех смыслах. Но об этом я узнала на следующий день после описываемых событий, еще раз перечитывая статью о музее. В конце стояла подпись, на которую я накануне не обратила внимания: Глянцев С.П. Решив, что таких совпадений не бывает, я открыла вездесущий Интернет и выяснила, с кем общалась. Да, действительно, Глянцев Сергей Павлович, врач-хирург, доктор медицинских наук, профессор, историк медицины и хирургии, заведующий отделом истории сердечно-сосудистой хирургии НМИЦ им. А.Н. Бакулева…
Нет, 60 лет назад моей тете Анне не сделали операцию, которая продлила бы ей жизнь. Верю, на то были веские медицинские основания. Но ей почти на год заметно улучшили состояние, а, кроме того, подарили счастливые воспоминания, отзвук которых жив и сегодня в сердцах ее близких.
Не сомневаюсь, что когда-нибудь мои дочери, моя внучка будут так же бережно, как я теперь, вынимать из знакомой картонной коробочки миниатюрные стеклянные игрушки и вешать их на елочку-малютку. И, конечно, они не забудут, что этот набор – подарок от врачей и медсестер клиники Бакулева пациентке, их двоюродной бабушке, прабабушке…
А значит, для них, как и для меня, не будет иметь значения потускневший первоначальный блеск елочных украшений. Есть вещи, которые не тускнеют с годами, а даже наоборот.
Справка из Музея НМИЦ ССХ им. А.Н. Бакулева
«Больная С-на А.П., 25 лет. История болезни №3101. Находилась на обследовании и лечении в Институте грудной хирургии АМН СССР с 3 по 11 февраля 1960 г. с диагнозом: «Комбинированный митральный порок сердца с преобладанием недостаточности IV ст.».
Больная действительно находилась в ФГБУ «НМИЦ ССХ им. А.Н. Бакулева» Минздрава России, который в 1960 г. назывался Институтом грудной хирургии АМН СССР. Судя по диагнозу заболевания, она обследовалась во 2-м хирургическом отделении, которое неофициально называли сердечным. Отделением в феврале 1960 г. заведовал доктор медицинских наук, профессор Сергей Алексеевич Колесников, который одновременно был директором Института. И только в 1961 г. Институт грудной хирургии АМН СССР станет Институтом сердечно-сосудистой хирургии АМН СССР, в 1967 году получит имя А.Н. Бакулева, а в 2017 году превратится в крупнейший в мире Национальный медицинский исследовательский центр.
Болезнь С-ной была запущенной. Об этом свидетельствует ее IV степень, когда при сокращении левого желудочка кровь направляется не только в аорту, как в норме, но и через неплотно смыкающиеся створки митрального клапана в левое предсердие. Причем, эта струя довольно больших размеров. Со временем левое предсердие расширяется, возникает застой крови в легких, затем расширяются правый желудочек и правое предсердие, кровь застаивается в печени, появляются отеки. Очевидно, что все это было у С-ной.
В таком случае сегодня митральный клапан протезируют механическим протезом, и больному (или больной), если у них нет серьезных изменений в легких, можно подарить еще много лет жизни. Тем более – молодой 25-летней женщине. Но в том то все и дело, что в феврале 1960 г. у советских хирургов еще не было в наличии протезов клапанов сердца. Никаких. Да и на Западе они появились только в 1960-м году, поэтому операции протезирования клапанов сердца во всем мире были единичными. Только в конце 1961 г. С.А. Колесников съездит в командировку в США и привезет оттуда идею создания первого отечественного протеза клапана сердца. В 1962 г. такой трехстворчатый протез из тефлона будет создан, а в 1963 г. Сергей Алексеевич впервые в стране имплантирует его в аорту на место пораженного аортального клапана. Митральный клапан в том же году впервые протезирует другой выдающийся советский хирург Николай Михайлович Амосов»
Вот такую справку любезно предоставил мне Сергей Павлович Глянцев, переложив на удобоваримый язык строки медицинского документа, сохранившегося в архиве. А еще он сообщил сведения о врачах на фотографиях из бабушкиного альбома. Они достойны того, чтобы быть обнародованными, поскольку речь идет о людях, прославивших отечественную кардиологию. Привожу без купюр полученный из музея текст, на который трудно было даже рассчитывать.
Теперь у врачей на снимках есть имена
На первой фотографии (слева) опрашивает больных с пороками сердца и заносит данные в истории болезни врач-хирург 2-го хирургического отделения Валентин Михайлович Буянов. За ним в очках и с модной стрижкой – героиня нашего рассказа, А.П. С-на. Она еще не знает ни своей судьбы, ни, тем более, того, что о ней будут вспоминать через 60 лет. Валентин Михайлович серьезен и сосредоточен. В 1960 году он защитит кандидатскую диссертацию, затем станет доктором наук, профессором, возглавит кафедру, получит Государственную премию СССР.
Интересна вторая фотография (справа). На ней изображены хирурги 2-го хирургического (сердечного) отделения (слева направо): Константин Васильевич Лапкин, Наум Михайлович Генин, Сергей Алексеевич Колесников (профессор, заведующий отделением и директор Института), Юрий Самуилович Петросян и Александр Давыдович Левант. Все – молодые и тоже еще не знающие своих судеб. Все, кроме С.А. Колесникова, в годы Великой Отечественной войны работавшего первым заместителем наркома здравоохранения СССР и председателем Советского Красного Креста, отсидевшего затем в тюрьмах и лагерях 7 лет и сумевшего не только добиться полной реабилитации, но и подняться на вершину профессиональной карьеры, возглавив головной в стране Институт сердечно-сосудистой хирургии.
Остальные врачи в разные годы станут докторами медицинских наук и прославятся каждый в своей области: профессор К.В. Лапкин создаст уникальный инструмент для операций на клапанах сердца, запатентованный во многих странах мира; доцент Н.М. Генин будет много лет в Институте усовершенствования врачей обучать молодых хирургов премудростям операций на сердце; профессор Ю.С. Петросян станет пионером и основоположником внутрисосудистой (рентгенэндоваскулярной) хирургии сердца и сосудов, а доктор наук А.Д. Левант до преклонного возраста будет заниматься диагностикой и лечение сложных нарушений ритма сердца.
Но тогда они, опытные и молодые врачи, подарили своей пациентке, которой они не смогли помочь, новогодние игрушки и эти фотографии. Просто так, на память. Еще не зная того, что останутся на ней вечно…
Вот такая незамысловатая семейная история, которая получила, наконец, свое завершение. Она о том, что в исцелении больного слова поддержки, а тем более, поступки, выходящие за рамки принятых жестких медицинских стандартов, значат порою не меньше лекарств или скальпеля. По крайней мере, тогда тетя вернулась из Москвы, исполненная оптимизма. В ситуации, когда решить вопрос кардинально было невозможно, это много значило.
В моем коротком расследовании полученная со стороны Центра Бакулева помощь тоже вышла, на мой взгляд, за рамки привычных стандартов. Так мне, в частности, видится реакция на свое обращение со стороны заведующего отделом истории сердечно-сосудистой хирургии НМИЦ Сергея Павловича Глянцева, за что я ему искренне признательна.
Наша избирательная память часто сохраняет на долгие годы то, что нетипично. Очень не хочется, чтобы в данный разряд попадали нормальные человеческие отношения, свидетельствующие о стремлении помочь тому, кто в этом нуждается.
Т. Сафонова, журналист
г. Москва
